Сегодня и вчера

Цветаев Д. В. Избрание Михаила Фёдоровича Романова на царство. — М., 1913. С. 10.

Необходимо было, чтобы «не помешали немецкие люди идти на очищение Московскаго государства», не воспрепятствовали идти под Москву; и мелькала мысль, если не о помощи со стороны шведов, то о том, чтобы выиграть время, поудержать их от нападения на поморские города и от других дальнейших враждебных действий.

При таких обстоятельствах нельзя было не поставить на обсуждение кандидатуры Карла-Филиппа, под условием, конечно, принятия королевичем православия, и не завести дипломатических сношений с Делагарди. Запросы о шведском кандидате были посланы по разным городам и, не без намерения, по самым отдаленным. Делагарди усвоил мысль о важности не раздражать русских и не мешать им наступательными действиями. С самомнением о своих дипломатических успехах он доносил (23 августа) королю: «и князь Дмитрий Пожарский, равно как некоторые другие знатные бояре, писал мне особенно и доверительно, что знатнейшие бояре, которые теперь находятся по всей стране, все друг с другом соединились и согласились, что они не пожелают никакого другого государя, кроме его великокняжеской милости». Он не подозревал, что, в противовес сему кандидату, Пожарский воспользовался остановкой в Ярославле на пути из Персии посла римского императора и, прося о помощи, подавал надежду об избрании на русский престол кого-либо из членов Габсбургского дома в расчете, что это побудит императора оказать свое примиряющее воздействие на польского короля.

Вопрос об избрании Карла-Филиппа оставался открытым до выступления ополчения из Ярославля. Затем, очевидно, было признано за лучшее вообще не производить избрания царя на соборе, состоявшем при ополчении, отложить его до более благоприятных обстоятельств. Сформирование этого собора произошло в условиях, мало обеспечивавших такую полноту представительства, при которой этот совет был бы достаточно авторитетным для избрания государя. И кн. Пожарский не чувствовал в это время за собою необходимой силы, чтобы руководить собором при избрании государя; в самом ополчении Пожарскому приходилось действовать очень осторожно ввиду «междоусобных смутных словес». Поддержка же неожиданно объявившегося кандидата, которого потребовалось бы навязывать земской России, вела бы только к опасным осложнениям и к повторению несчастного опыта царя Шуйского. Когда царь Василий Иванович заключил союз с Швецией, Сигизмунд немедля двинулся в московские пределы, не испросив даже согласия и средств на войну у государственных чинов. Русско-шведский союз ему угрожал бы не только пресечением осуществления притязаний на восточной границе, но и потерею надежды на шведскую корону, между тем «в своей личной шведской политике» он, по признанию и польских историков, жертвовал наиболее «жизненными интересами страны», сама же «Польша в его руках была только удобным орудием для шведско-католической политики». Принятие шведской кандидатуры теперь осложняло бы враждебные отношения с Сигизмундом при еще более невыгодных для нас условиях. Вожди осторожно устраняли все, что ослабляло религиозно-народное воодушевление, необходимое для успехов ополчения. Призыв из Нижнего посылался, вместе с русскими, от «немцев»; ярославские грамоты, отправляемый по внутренним областям, не упоминают о них; из лагеря под Троице-Сергиевым монастырем кн. Пожарский прямо отказывал иностранным офицерам, предлагавшим свои услуги: полагались лишь на собственные силы. Народное движение непременно ослабло бы, если бы обнаружилось, что оно на своих плечах несет иноземца.